Есть еще существо, буквально обязанное ей жизнью.
Когда Марго не стало, Бри безостановочно плакала несколько дней, прерываясь на короткий, но тоже беспокойный сон. Она у
Но там было другое.
Вдох и долгий-долгий выдох с тихим утробным стоном.
Знаете, собачья тоска - это все-таки отдельная боль, не сравнимая с нашей, людской.
Бри каким-то своим собачьим чутьем узнала, что Маргаритка умерла, еще до того, как я один вернулся домой. Псина не выбежала в коридор навстречу, даже не показалась. Она сидела, понурив голову, у риткиной кровати и плакала.
Почти неделю она отказывалась жрать. Черт, да ту колбасу я бы и сам с удовольствием схарчил. Потом начала потиху отдавать концы. Пришлось звонить ветеринарам и учиться ставить уколы физ. раствора и питательной смеси, просовывать в глотку шланг и заливать туда молоко и жидкую манку.
Думал, сдохнет.
Странно, но со всей решимостью наложить на себя руки, я упрямо тянул к жизни эту дворняжку. Как сейчас понимаю - единственное живое, оставленное мне дочкой.
Ветеринары говорили, что никакая подкормка не убережет от тоски. Что Бри все равно откинет лапы.
И в один миг я вдруг почти в это принял: может, собака хочет пойти за Ритой? И им там будет хорошо вместе, а вскоре и я присоединюсь?
И я в каком-то порыве положил почти уже невесомую собаку на дочкину кровать, подсунул ей под морду миску с кашей и, выпив почти две бутылки водки, отрубился сам.
... Разбудил меня тычок холодного металла в нос. Бри стояла у моей койки, держа в зубах поводок. Миска была пуста.
Я разрешил ей спать на дочкиной кровати.
И, ребята, я восхваляю всех богов подряд за то, что кто-то, кто любил Марго так же сильно, как я (а может и еще сильнее, по своему - по-собачьи), остается со мной этой тоске.